Константин Дмитриевич Ушинский - великий русский педагог - тоже писал для детей. Его книжка "Детский мир. Хрестоматия" с пользой применяется в настоящее время.
Его произведения предназначались для чтения ученикам начальной школы. Ведь обучение начиналось с 9 лет. На этот возраст они и рассчитаны. Для самостоятельного чтения детям 6-7 лет подойдут короткие рассказы.
Адаптированное. Лапками цепляется. Хвостиком упирается. Носом постукивает. Мурашей да козявок из-за коры выпугивает.
Короткие рассказы для детей.
Не ладно скроен, да крепко сшит
Беленький, гладенький зайчик сказал ежу:
– Какое у тебя, братец, некрасивое, колючее платье!
– Правда, - ответил ёж, - но мои колючки спасают меня от зубов собаки и волка: служит ли тебе так же твоя хорошенькая шкурка?
Зайчик вместо ответа только вздохнул.
Васька
Котичек-коток – серенький лобок. Ласков Вася, да хитёр, лапки бархатные, ноготок остёр.
У Васютки ушки чутки, усы длинны, шубка шёлковая.
Ласкается кот, выгибается, хвостиком виляет, глазки закрывает, песенку поёт, а попалась мышка – не прогневайся! Глазки-то большие, лапки стальные, зубки-то кривые, когти выпускные.
Мышки
Собрались мышки у своей норки, старые и малые. Глазки у них черненькие, лапки у них маленькие, остренькие зубки, серенькие шубки, ушки сверху торчат, хвостища по земле волочатся.
Собрались мышки, подпольные воровки, думушку думают, совет держат: "Как бы нам, мышкам, сухарь в норку протащить?" Ох, берегитесь, мышки! Ваш приятель, Вася, недалеко. Он вас очень любит, лапкой приголубит, хвостики вам помнёт, шубочки вам порвёт.
Коровка
Некрасива коровка, да молочко даёт. Лоб у ней широк, уши в сторону, во рту зубов недочёт, зато рожища большие, хребет – остриём, хвост помелом, бока оттопырились, копыта двойные.
Она травушку рвёт, жвачку жуёт, пойло пьёт, мычит и ревёт, хозяйку зовёт:
– Выходи, хозяюшка, выноси подойничек, чистый утиральничек! Я деточкам молочка принесла, густых сливочек.
Мороз не страшен
Обидно зиме, что даже маленькие ребятишки, и те не боятся её сильных морозов! Катаются на коньках да на санках, в снежки играют, снежных баб лепят, горы строят, водой их поливают, да ещё просят мороза: "Приди-ка, помоги!"
Ущипнула зима одного мальчугана за ухо, другого за нос, третьего за щёку. Щека даже побелела. А мальчик схватил снегу, давай тереть. И лицо стало красное, как огонь.
Ворона и рак
Летела ворона над озером; смотрит – рак ползёт: цап его. Села на вербу и думает закусить. Видит рак, что приходится пропадать, и говорит:
– Ай, ворона! Ворона! Знал я твоего отца и мать, что за славные птицы были!
– Угу! – говорит ворона, не раскрывая рта.
– И сестёр, и братьев твоих знал – отличные были птицы!
– Угу! – опять говорит ворона.
– Да хоть хорошие были птицы, а всё же далеко до тебя.
– Ага! – крикнула ворона во весь рот и уронила Рака в воду.
Дятел
Тук-тук-тук! В глухом лесу на сосне чёрный дятел плотничает. Лапками цепляется, хвостиком упирается, носом постукивает, мурашей да козявок из-за коры выпугивает.
Кругом ствола обежит, никого не проглядит.
Испугалися мураши:
– Эти-де порядки не хороши! Со страху корячутся, за корою прячутся – не хотят они вон идти.
Тук-тук-тук! Чёрный дятел стучит носом, кору долбит, длинный язык в дыры запускает, мурашей, словно рыбку таскает.
Лиса и гуси
Пришла однажды лиса на лужок. А на лугу были гуси. Хорошие гуси, жирные. Обрадовалась лиса и говорит:
– Вот я сейчас всех вас съем!
А гуси говорят:
– Ты, лиса, добрая! Ты, лиса, хорошая, не ешь, пожалей нас!
– Нет! – говорит лиса, – не буду жалеть, всех съем!
Что тут делать? Тогда один гусь говорит:
– Позволь, лиса, нам песню спеть, а потом ешь нас!
– Ну ладно, – говорит лиса, – пойте!
Стали гуси все в ряд и запели:
Га-га-га-га!
Га-га-га-га-га!
Они и теперь поют, а лиса ждёт, когда они кончат.
Орёл
Орёл сизокрылый всем птицам царь. Вьёт он гнёзда на скалах да на старых дубах; летает высоко, видит далёко, на солнце немигаючи смотрит. Нос у орла серпом, когти крючком; крылья длинные; грудь навыкат – молодецкая.
Раскраска рассказу"Орёл"
Худо тому, кто добра не делает никому
"Гришенька! Одолжи мне на минутку карандаш."
А Гришенька в ответ: "Носи свой, мой мне самому нужен".
"Гриша! помоги мне уложить книги в сумку".
А Гриша в ответ: "Книги твои, сам их и укладывай".
Любили ли Гришу товарищи?
Курица и утята
Захотелось хозяйке развести уток. Купила она утиных яиц, положила под курицу и ждёт, когда у ней утятки выведутся. Сидит курица на яйцах, терпеливо сидит, сойдёт ненадолго корма поклевать да опять на гнездо.
Высидела курица утят, рада, квохчет, по двору их водит, землю разрывает - корма им ищет.
Вышла как-то курица со своим выводком за ограду, добралась до пруда. Увидали утята воду, все к ней побежали, один за другим вплавь пустились. Курица, бедная, по берегу бегает, кричит, утят к себе зовёт, - боится, что они утонут.
А утята рады воде, плавают, ныряют и вовсе не думают на берег выходить. Еле-еле хозяйка курицу от воды отогнала.
Ласточка
Мальчик осенью хотел разорить прилепленное под крышей гнездо ласточки, в котором хозяев уже не было: почуяв приближение холодов, они улетели.
Не разоряй гнезда, - сказал ему отец. - Весной ласточка опять прилетит, и ей будет приятно найти свой прежний домик.
Мальчик послушался отца.
Прошла зима, и в конце апреля пара острокрылых, красивеньких птичек, весёлых, щебечущих, прилетела и стала носиться вокруг старого гнёздышка. Работа закипела. Ласточки таскали в носиках глину и ил из ближнего ручья, и скоро гнёздышко, немного подпортившееся за зиму, было отделано заново. Потом ласточки стали таскать в гнездо то пух, то пёрышко, то стебелёк моха.
Прошло ещё несколько дней, и мальчик заметил, что уже только одна ласточка вылетает из гнезда, а другая остаётся в нём постоянно.
"Видно наносила яичек и сидит теперь на них", - подумал мальчик. На самом деле, недели через три из гнезда стали выглядывать крошечные головки. Как рад был теперь мальчик, что не разорил гнёздышка!
Сидя на крылечке, он по целым часам смотрел, как заботливые птички носились по воздуху и ловили мух, комаров, мошек. Как быстро они сновали взад и вперёд, как неутомимо добывали пищу своим деткам!..
Вышла хозяюшка и манит гусей домой: «Теги-теги-теги! Гуси белые, гуси серые, ступайте домой!»
А гуси шеи длинные вытянули, лапы красные растопырили, крыльями машут, носы раскрывают: «Га-га-га! Мы не хотим домой идти! Нам и здесь хорошо».
Видит хозяйка, что добром от гусей ничего не добьёшься, взяла длинную хворостину и погнала их домой.
Васька
Котичек-коток — серенький лобок. Ласков Вася, да хитёр, лапки бархатные, ноготок остёр. У Васютки уши чутки, усы длинны, шубка шёлковая. Ласкается кот, выгибается, хвостиком виляет, глазки закрывает, песенку поёт, а попалась мышка — не прогневайся! Глазки-то большие, лапки-то стальные, зубки-то кривые, когти выпускные!
Коровка
Некрасива коровка, да молочко даёт. Лоб у неё широк, уши в сторону; во рту зубов недочёт, зато рожища большие; хребет — остриём, хвост — помелом, бока оттопырились, копыта двойные. Она травушку рвёт, жвачку жуёт, пойло пьёт, мычит и ревёт, хозяйку зовёт:
— Выходи, хозяюшка; выноси подойни- чек, чистый утиральничек! Я деточкам молочка принесла, густых сливочек.
Петушок с семьёй
Ходит по двору петушок: на голове красный гребешок, под носом красная бородка. Нос у Пети долотцом, хвост у Пети колесцом; на хвосте узоры, на ногах шпоры. Лапами Петя кучу разгребает, курочек с цыплятами созывает:
— Курочки-хохлатушки! Хлопотуньи-хозяюшки! Пёстренькие-рябенькие! Чёрненькие-беленькие! Собирайтесь с цыплятками, с малыми ребятками: я вам зёрнышко припас!
Курочки с цыплятками собрались, рас- кудахталися; зёрнышком не поделились, — передралися.
Петя-петушок беспорядков не любит — сейчас семью помирил: ту за хохол, того за вихор, сам зёрнышко съел, на плетень взлетел, крыльями замахал, во всё горло заорал: «Ку-ка-ре-ку!»
Козёл
Идёт козёл мохнатый, идёт бородатый, рожищами помахивает, бородищей потряхивает, копытками постукивает: идёт, блеет, коз и козляток зовёт; а козочки с козлятками в сад ушли, травку щиплют, кору гложут, молодые прищепы портят, молочко деткам копят; а козлятки, малые ребятки, молочка насосались, на забор взобрались, рожками передрались. Погодите, ужо придёт бородатый хозяин, — всем вам порядок даст!
Уточки
Сидит Вася на бережку; смотрит он, как уточки в пруде кувыркаются: широкие носики в воду прячут, жёлтые лапки на солнышке сушат.
Приказали Васе уточек стеречь, а они на воду ушли — и старые и малые: как их теперь домой загнать?
Вот и стал Вася уточек кликать: «Ути-ути-уточки! Прожоры-тараторочки, носики широкие, лапочки перепончатые! Полно вам червячков таскать, травку щипать, тину глотать, зобы набивать, — пора вам домой идти!»
Уточки Васю послушались, на берег вышли, домой идут, с ноги на ногу переваливаются.
Бишка
«А ну-ка, Бишка, прочти, что в книжке написано!»
Понюхала собачка книжку, да и прочь пошла. «Не моё, — говорит, — дело книги читать; я дом стерегу, по ночам не сплю, лаю, воров да волков пугаю, на охоту хожу, зайку слежу, уточек ищу, поноску тащу __ будет с меня и этого».
К.Д.Ушинский, рассказы
ГУСИ И ЖУРАВЛИ
Гуси и журавли паслись вместе на лугу. Вдали показались охотники. Лёгкие журавли снялись и улетели, а тяжёлые гуси остались и были перебиты.
НЕ ЛАДНО СКРОЕН, ДА КРЕПКО СШИТ
Беленький, гладенький зайчик сказал ежу:
- Какое у тебя, братец, некрасивое, колючее платье!
- Правда, -- отвечал ёж, -- но мои колючки спасают меня от зубов собаки и волка; служит ли тебе так же твоя хорошенькая шкурка?
Зайчик вместо ответа только вздохнул.
КУКУШЕЧКА
Серая кукушка -- бездомная ленивица: гнезда не вьёт, в чужие гнёзда яички кладёт, своих кукушат на выкорм отдаёт, да ещё и подсмеивается, перед муженьком хвалится: - - Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Погляди-ка, муженёк, как я овсянке на радость яичко снесла.
А хвостатый муженёк, на берёзе сидючи, хвост развернул, крылья опустил, шею вытянул, из стороны в сторону покачивается, года высчитывает, глупых людей обсчитывает.
ДЯТЕЛ
Тук-тук-тук! В глухом лесу на сосне чёрный дятел плотничает. Лапками цепляется, хвостиком упирается, носом постукивает, -- мурашей да козявок из-за коры выпугивает; кругом ствола обежит, никого не проглядит. Испугалися мураши:
- Эти-де порядки не хороши! Со страху корячутся, за корою прячутся -- не хотят вон идти.
Тук-тук-тук! Чёрный дятел стучит носом, кору долбит, длинный язык в дыры запускает; мурашей, словно рыбку, таскает.
ЛАСТОЧКА
Ласточка-касаточка покою не знала, день-деньской летала, соломку таскала, глинкой лепила, гнёздышко вила. Свила себе гнёздышко: яички носила. Нанесла яичек: с яичек не сходит, деток поджидает. Высидела детушек: детки пищат, кушать хотят.
Ласточка-касаточка день-деньской летает, покою не знает: ловит мошек, кормит крошек. Придёт пора неминучая, детки оперятся, все врозь разлетятся, за синие моря, за тёмные леса, за высокие горы.
Ласточка-касаточка не знает покою: день-деньской всё рыщет -- милых деток ищет.
ОРЁЛ
Орёл сизокрылый всем птицам царь. Вьёт он гнёзда на скалах да на старых дубах; летает высоко, видит далёко, на солнце не мигаючи смотрит. Нос у орла серпом, когти крючком; крылья длинные; грудь навыкат -- молодецкая. В облаках орёл носится: добычу сверху высматривает. Налетит он на утку шилохвостую, на гуся краснолапого, на кукушку-обманщицу, -- только пёрушки посыплются…
ЛИСА ПАТРИКЕЕВНА
У кумушки-лисы зубушки остры, рыльце тоненькое; ушки на макушке, хвостик на отлёте, шубка тёпленькая.
Ходит лиса тихохонько, к земле пригибается, будто кланяется; свой пушистый хвост носит бережно; смотрит ласково, улыбается, зубки белые показывает.
Роет норы, умница, глубокие: много входов в них и выходов, кладовые есть, есть и спаленки; мягкой травушкой полы выстланы.
Всем бы лисонька хороша была, хозяюшка… да разбойница лиса, постница: любит курочек, любит уточек, свернёт шею гусю жирному, не помилует и кролика.
ЖАЛОБЫ ЗАЙКИ
Растужился, расплакался серенький зайка, под кустиком сидючи; плачет, приговаривает: - Нет на свете доли хуже моей, серенького зайки! И кто только не точит зубов на меня? Охотники, собаки, волк, лиса и хищная птица; кривоносый ястреб, пучеглазая сова; даже глупая ворона и та таскает своими кривыми лапами моих милых детушек -- сереньких зайчат…
Отовсюду грозит мне беда; а защищаться-то нечем: лазить на дерево, как белка, я не могу; рыть нор, как кролик, не умею. Правда, зубки мои исправно грызут капустку и кору гложут, да укусить смелости не хватает…
Бегать я таки мастер и прыгаю недурно; но хорошо, если придётся бежать по ровному полю или на гору, а как под гору -
- то и пойдёшь кувырком через голову: передние ноги не доросли.
Всё бы ещё можно жить на свете, если б не трусость негодная. Заслышишь шорох, -- уши подымутся, сердчишко забьётся, невзвидишь света, пырскнешь из куста, -- да и угодишь прямо в тенёта или охотнику под ноги… Ох, плохо мне, серенькому зайке! Хитришь, по кустикам прячешься, по закочками слоняешься, следы путаешь; а рано или поздно беды не миновать: и потащит меня кухарка на кухню за длинные уши…
Одно только и есть у меня утешение, что хвостик коротенький: собаке схватить не за что. Будь у меня такой хвостище, как у лисицы, куда бы мне с ним деваться? Тогда бы, кажется, пошёл и утопился.
УЧЕНЫЙ МЕДВЕДЬ
Дети! Дети! -- кричала няня. -- Идите медведя смотреть. Выбежали дети на крыльцо, а там уже много народу собралось. Нижегородский мужик, с большим колом в руках, держит на цепи медведя, а мальчик приготовился в барабан бить.
А ну-ка, Миша, -- говорит нижегородец, дёргая медведя цепью, -- встань, подымись, с боку на бок перевались, честным господам поклонись и молодкам покажись.
Заревел медведь, нехотя поднялся на задние лапы, с ноги на ногу переваливается, направо, налево раскланивается.
А ну-ка, Мишенька, -- продолжает нижегородец,-- покажи, как малые ребятишки горох воруют: где сухо -- на брюхе, а мокренько -- на коленочках.
И пополз Мишка: на брюхо припадает, лапой загребает, будто горох дёргает.
А ну-ка, Мишенька, покажи, как бабы на работу идут.
Идёт медведь, нейдёт; назад оглядывается, лапой за ухом скребёт. Несколько раз медведь показывал досаду, ревел, не хотел вставать; но железное кольцо цепи, продетое в губу, и кол в руках хозяина заставляли бедного зверя повиноваться.
Когда медведь переделал все свои штуки, нижегородец сказал:
- А ну-ка, Миша, теперича с ноги на ногу перевались, честным господам поклонись, да не ленись -- да пониже поклонись! Потешь господ и за шапку берись: хлеб положат, так съешь, а деньги, так ко мне вернись.
И пошёл медведь, с шапкой в передних лапах, обходить зрителей. Дети положили гривенник; но им было жаль бедного Миши: из губы, продетой кольцом, сочилась кровь…
ОРЕЛ И ВОРОНА
Жила-была на Руси ворона -- с няньками, с мамками, с малыми детками, с ближними соседками. Прилетели из дальних стран гуси, лебеди, нанесли яиц; а ворона стала их обижать, стала яички у них таскать.
Случилось сычу мимо лететь, и видит он, что ворона птиц обижает, полетел и сказал орлу: - Батюшка, сизый орёл! Дай нам праведный суд на воровку ворону.
Сизый орёл послал за вороной лёгкого посла, воробья. Воробей полетел, захватил ворону; она было упираться, а он давай её пинками и поволок-таки к орлу.
Вот стал орёл ворону судить:
- Ах ты, воровка ворона, глупая голова! Про тебя говорят, что ты на чужое добро рот разеваешь: у больших птиц яйца таскаешь.
Это всё слепой сыч, старый хрыч, про меня наврал.
- Про тебя сказывают, -- говорит орёл, -- что выйдет мужик сеять, а ты выскочишь со всем своим содомом -- и ну его семена разгребать.
- Напраслина, батюшка, сизый орёл, напраслина!
- Да ещё сказывают: станут бабы снопы класть, а ты со всем своим содомом выскочишь -- и ну снопы ворошить.
- Напраслина, батюшка, сизый орёл, напраслина!
Осудил орёл ворону в острог посадить.
ЛИСА И КОЗЕЛ
Бежала лиса, на ворон зазевалась, -- попала в колодец. Воды в колодце было немного: утонуть нельзя, да и выскочить тоже. Сидит лиса, горюет.
Идет козёл, умная голова; идёт, бородищей трясёт, рожищами мотает; заглянул, от нечего делать, в колодец, увидел там лису и спрашивает:
- Что ты там, лисонька, поделываешь?
- Отдыхаю, голубчик, -- отвечает лиса. -- Там наверху жарко, так я сюда забралась. Уж как здесь прохладно да хорошо! Водицы холодненькой -- сколько хочешь.
А козлу давно пить хочется.
- Хороша ли вода-то? -- спрашивает козёл.
- Отличная! -- отвечает лиса. -- Чистая, холодная! Прыгай сюда, коли хочешь; здесь обоим нам место будет.
Прыгнул сдуру козёл, чуть лисы не задавил, а она ему:
- Эх, бородатый дурень! И прыгнуть-то не умел -- всю обрызгал.
Вскочила лиса козлу на спину, со спины на рога, да и вон из колодца. Чуть было не пропал козёл с голоду в колодце; насилу-то его отыскали и за рога вытащили.
ПЕТУХ ДА СОБАКА
Жил старичок со старушкой, и жили они в большой бедности. Всех животов у них только и было, что петух и собака, да и тех они плохо кормили. Вот собака и говорит петуху:
- Давай, брат Петька, уйдём в лес: здесь нам житьё плохое.
- Уйдём, -- говорит петух, -- хуже не будет.
Вот и пошли они куда глаза глядят. Пробродили целый день; стало смеркаться -- пора на ночлег приставать. Сошли они с дороги в лес и выбрали большое дуплистое дерево. Петух взлетел на сук, собака залезла в дупло и -- заснули.
Утром, только что заря стала заниматься, петух и закричал: "Ку-ку-ре-ку!" Услыхала петуха лиса; захотелось ей петушьим мясом полакомиться. Вот она подошла к дереву и стала петуха расхваливать:
- Вот петух так петух! Такой птицы я никогда не видывала: и пёрышки-то какие красивые, и гребень-то какой красный, и голос-то какой звонкий! Слети ко мне, красавчик.
- А за каким делом? -- спрашивает петух.
- Пойдём ко мне в гости: у меня сегодня новоселье, и про тебя много горошку припасено.
- Хорошо, -- говорит петух, -- только мне одному идти никак нельзя: со мной товарищ. "Вот какое счастье привалило! -- подумала лиса. -- Вместо одного петуха будет два".
- Где же твой товарищ? -- спрашивает она петуха. -- Я и его в гости позову.
- Там, в дупле ночует, -- отвечает петух.
Лиса кинулась в дупло, а собака её за морду -- цап!.. Поймала и разорвала лису.
ПЛУТИШКА КОТ
I
Жили-были на одном дворе кот, козёл да баран. Жили они дружно: сена клок и тот пополам; а коли вилы в бок, так одному коту Ваське. Он такой вор и разбойник: где что плохо лежит, туда и глядит.
Вот идёт раз котишко-мурлышко, серый лобишко, идёт да таково жалостно плачет. Спрашивают кота козёл да баран:
- Котик-коток, серенький лобок! О чём ты плачешь, на трёх ногах скачешь? Отвечает им Вася:
- Как мне не плакать! Била меня баба, била; уши выдирала, ноги поломала, да ещё и удавку на меня припасала.
- А за что же на тебя такая беда пришла? -- спрашивают козёл да баран.
- Эх-эх! За то, что нечаянно сметанку слизал.
- Поделом вору и мука, -- говорит козёл, -- не воруй сметаны!
А кот опять плачет:
- Била меня баба, била; била -- приговаривала: придёт ко мне зять, где сметаны будет взять? Поневоле придётся козла да барана резать. Заревели тут козёл да баран:
- Ах ты, серый ты кот, бестолковый твой лоб! За что ты нас-то сгубил?
Стали они судить да рядить, как бы им беды великой избыть, -- и порешили тут же: всем троим бежать. Подстерегли, как хозяйка не затворила ворот, и ушли.
II
Долго бежали кот, козёл да баран по долам, по горам, по сыпучим пескам; приустали и порешили заночевать на скошенном лугу; а, на том лугу стога, что города, стоят.
Ночь была тёмная, холодная: где огня добыть? А котишка-мурлышка уж достал берёсты, обернул козлу рога и велел ему с бараном лбами стукнуться. Стукнулись козёл с бараном, искры из глаз посыпались: берёсточка так и запылала.
Ладно, -- молвил серый кот, -- теперь обогреемся! -- да недолго думавши и зажёг целый стог сена.
Не успели они ещё порядком обогреться, как жалует к ним незваный гость -- мужичок-серячок, Михайло Потапыч Топтыгин.
- Пустите, -- говорит, -- братцы, обогреться да отдохнуть; что-то мне неможется.
- Добро пожаловать, мужичок-серячок! -- говорит котик. -- Откуда идёшь?
- Ходил на пчельник, -- говорит медведь, -- пчёлок проведать, подрался с мужиками, оттого и хворость прикинулась.
III
Вот стали они все вместе ночку коротать: козёл да баран у огня, мурлышка на стог влез, а медведь под стог забился. Заснул медведь; козёл да баран дремлют; один мурлыка не спит и всё видит.
И видит он: идут семь волков серых, а один -- белый. И прямо к огню.
- Фу-фу! Что за народ такой! -- говорит белый волк козлу да барану. -- Давай-ка силу пробовать. Заблеяли тут со страху козёл да баран; а котишка, серый лобишка, повёл такую речь:
- Ах ты, белый волк, над волками князь! Не гневи ты нашего старшего: он, помилуй бог, сердит! Как расходится -- никому несдобровать. Аль не видишь его бороды: в ней-то и вся сила; бородой он всех зверей побивает, рогами только кожу снимает. Лучше подойдите да честью попросите: хотим-де поиграть с твоим меньшим братцем, что под стогом спит.
Волки на том козлу кланялись; обступили Мишу и ну заигрывать. Вот Миша крепился-крепился, да как хватит на каждую лапу по волку, так и запели они Лазаря. Еле живы выбрались волки из-под стога и, поджав хвосты, -- давай бог ноги!
Козёл же да баран, пока медведь с волками расправлялся, подхватили мурлышку на спину и поскорее домой:
- Полно, говорят, без пути таскаться, ещё не такую беду наживём.
А старик и старушка были рады-радёхоньки, что козёл с бараном домой воротились; а котишку-мурлышку ещё за плутни и выдрали.
Ветер и солнце
Однажды Солнце и сердитый северный Ветер затеяли спор о том, кто из них сильнее. Долго спорили они и, наконец, решились померяться силами над путешественником, который в это самое время ехал верхом по большой дороге.
Посмотри, - сказал Ветер, - как я налечу на него: мигом сорву с него плащ.
Сказал, - и начал дуть, что было мочи. Но чем более старался Ветер, тем крепче закутывался путешественник в свой плащ: он ворчал на непогоду, но ехал всё дальше и дальше. Ветер сердился, свирепел, осыпал бедного путника дождем и снегом; проклиная Ветер, путешественник надел свой плащ в рукава и подвязался поясом. Тут уж Ветер и сам убедился, что ему плаща не сдернуть.
Солнце, видя бессилие своего соперника, улыбнулось, выглянуло из-за облаков, обогрело, осушило землю, а вместе с тем и бедного полузамерзшего путешественника. Почувствовав теплоту солнечных лучей, он приободрился, благословил Солнце, сам снял свой плащ, свернул его и привязал к седлу.
Видишь ли, - сказало тогда кроткое Солнце сердитому Ветру, - лаской и добротой можно сделать гораздо более, чем гневом.
Два плуга
Из одного и того же куска железа и в одной и той же мастерской были сделаны два плуга. Один из них попал в руки земледельца и немедленно пошел в работу, а другой долго и совершенно бесполезно провалялся в лавке купца.
Случилось через несколько времени, что оба земляка опять встретились. Плуг, бывший у земледельца, блестел, как серебро, и был даже еще лучше, чем в то время, когда он только что вышел из мастерской; плуг же, пролежавший без всякого дела в лавке, потемнел и покрылся ржавчиной.
Скажи, пожалуйста, отчего ты так блестишь? - спросил заржавевший плуг у своего старого знакомца.
От труда, мой милый, - отвечал тот, - а если ты заржавел и сделался хуже, чем был, то потому, что всё это время ты пролежал на боку, ничего не делая.
Слепая лошадь
Давно, очень уже давно, когда не только нас, но и наших дедов и прадедов не было еще на свете, стоял на морском берегу богатый и торговый славянский город Винета; а в этом городе жил богатый купец Уседом, корабли которого, нагруженные дорогими товарами, плавали по далеким морям.
Уседом был очень богат и жил роскошно: может быть, и самое прозвание Уседома, или Вседома, получил он оттого, что в его доме было решительно всё, что только можно было найти хорошего и дорогого в то время; а сам хозяин, его хозяйка и дети ели только на золоте и на серебре, ходили только в соболях да в парче.
В конюшне Уседома было много отличных лошадей; но ни в Уседомовой конюшне, ни во всей Винете не было коня быстрее и красивее Догони-Ветра - так прозвал Уседом свою любимую верховую лошадь за быстроту ее ног. Никто не смел садиться на Догони-Ветра, кроме самого хозяина, и хозяин никогда не ездил верхом ни на какой другой лошади.
Случилось купцу в одну из своих поездок по торговым делам, возвращаясь в Винету, проезжать на своем любимом коне через большой и темный лес. Дело было под вечер, лес был страшно темен и густ, ветер качал верхушки угрюмых сосен; купец ехал один-одинешенек и шагом, сберегая своего любимого коня, который устал от дальней поездки.
Вдруг из-за кустов, будто из-под земли, выскочило шестеро плечистых молодцов со зверскими лицами, в мохнатых шапках, с рогатинами, топорами и ножами в руках; трое были на лошадях, трое пешком, и два разбойника уже схватили было лошадь купца за узду.
Не видать бы богатому Уседому своей родимой Винеты, если бы под ним был другой какой-нибудь конь, а не Догони-Ветер. Почуяв на узде чужую руку, конь рванулся вперед, своею широкою, сильною грудью опрокинул на землю двух дерзких злодеев, державших его за узду, смял под ногами третьего, который, махая рогатиной, забегал вперед и хотел было преградить ему дорогу, и помчался как вихрь. Конные разбойники пустились вдогонку; лошади у них были тоже добрые, но куда же им догнать Уседомова коня?
Догони-Ветер, несмотря на свою усталость, чуя погоню, мчался, как стрела, пущенная из туго натянутого лука, и далеко оставил за собою разъяренных злодеев.
Через полчаса Уседом уже въезжал в родимую Винету на своем добром коне, с которого пена клочьями валилась на землю.
Слезая с лошади, бока которой от усталости подымались высоко, купец тут же, трепля Догони-Ветра по взмыленной шее, торжественно обещал: что бы с ним ни случилось, никогда не продавать и не дарить никому своего верного коня, не прогонять его, как бы он ни состарился, и ежедневно, до самой смерти, отпускать коню по три меры лучшего овса.
Но, поторопившись к жене и детям, Уседом не присмотрел сам за лошадью, а ленивый работник не выводил измученного коня как следует, не дал ему совершенно остыть и напоил раньше времени.
С тех самых пор Догони-Ветер и начал хворать, хилеть, ослабел на ноги и, наконец, ослеп. Купец очень горевал и с полгода верно соблюдал свое обещание: слепой конь стоял по-прежнему на конюшне, и ему ежедневно отпускалось по три меры овса.
Уседом потом купил себе другую верховую лошадь, и через полгода ему показалось слишком нерасчетливо давать слепой, никуда не годной лошади по три меры овса, и он велел отпускать две. Еще прошло полгода; слепой конь был еще молод, приходилось его кормить долго, и ему стали отпускать по одной мере.
Наконец, и это показалось купцу тяжело, и он велел снять с Догони-Ветра узду и выгнать его за ворота, чтобы не занимал напрасно места в конюшне. Слепого коня работники выпроводили со двора палкой, так как он упирался и не шел.
Бедный слепой Догони-Ветер, не понимая, что с ним делают, не зная и не видя, куда идти, остался стоять за воротами, опустивши голову и печально шевеля ушами. Наступила ночь, пошел снег, спать на камнях было жестко и холодно для бедной слепой лошади. Несколько часов простояла она на одном месте, но наконец голод заставил ее искать пищи. Поднявши голову, нюхая в воздухе, не попадется ли где-нибудь хоть клок соломы со старой, осунувшейся крыши, брела наудачу слепая лошадь и натыкалась беспрестанно то на угол дома, то на забор.
Надобно вам знать, что в Винете, как и во всех старинных славянских городах, не было князя, а жители города управлялись сами собою, собираясь на площадь, когда нужно было решать какие-нибудь важные дела. Такое собрание народа для решения его собственных дел, для суда и расправы, называлось вечем. Посреди Винеты, на площади, где собиралось вече, висел на четырех столбах большой вечевой колокол, по звону которого собирался народ и в который мог звонить каждый, кто считал себя обиженным и требовал от народа суда и защиты. Никто, конечно, не смел звонить в вечевой колокол по пустякам, зная, что за это от народа сильно достанется.
Бродя по площади, слепая, глухая и голодная лошадь случайно набрела на столбы, на которых висел колокол, и, думая, быть может, вытащить из стрехи пучок соломы, схватила зубами за веревку, привязанную к языку колокола, и стала дергать: колокол зазвонил так сильно, что народ, несмотря на то что было еще рано, толпами стал сбегаться на площадь, желая знать, кто так громко требует его суда и защиты. Все в Винете знали Догони-Ветра, знали, что он спас жизнь своему хозяину, знали обещание хозяина - и удивились, увидя посреди площади бедного коня - слепого, голодного, дрожащего от стужи, покрытого снегом.
Скоро объяснилось, в чем дело, и когда народ узнал, что богатый Уседом выгнал из дому слепую лошадь, спасшую ему жизнь, то единодушно решил, что Догони-Ветер имел полное право звонить в вечевой колокол.
Потребовали на площадь неблагодарного купца; и, несмотря на его оправдания, приказали ему содержать лошадь по-прежнему и кормить ее до самой ее смерти. Особый человек приставлен был смотреть за исполнением приговора, а самый приговор был вырезан на камне, поставленном в память этого события на вечевой площади...
Охотник до сказок
Жил себе старик со старухою, и был старик большой охотник до сказок и всяких россказней.
Приходит зимою к старику солдат и просится ночевать.
Пожалуй, служба, ночуй, - говорит старик, - только с уговором: всю ночь мне рассказывай. Ты человек бывалый, много видел, много знаешь.
Солдат согласился.
Поужинали старик с солдатом, и легли они оба на полати рядушком, а старуха села на лавку и стала при лучине прясть.
Долго рассказывал солдат старику про свое житье-бытье, где был и что видел. Рассказывал до полуночи, а потом помолчал немного и спрашивает у старика:
А что, хозяин, знаешь ли ты, кто с тобою на полатях лежит?
Как кто? - спрашивает хозяин, - вестимо, солдат.
Ан, нет, не солдат, а волк.
Поглядел мужик на солдата, и точно - волк. Испугался старик, а волк ему и говорит:
Да ты, хозяин, не бойся, погляди на себя, ведь и ты медведь.
Оглянулся на себя мужик, - и точно, стал он медведем.
Слушай, хозяин, - говорит тогда волк, - не приходится нам с тобою на полатях лежать; чего доброго, придут в избу люди, так нам смерти не миновать. Убежим-ка лучше, пока целы.
Вот и побежали волк с медведем в чистое поле.
Бегут, а навстречу им хозяинова лошадь. Увидел волк лошадь и говорит:
Давай съедим!
Нет, ведь это моя лошадь, - говорит старик.
Ну так что же что твоя: голод не тетка.
Давай старуху съедим.
Как есть? да ведь это моя жена, - говорит медведь.
Какая твоя! - отвечает волк.
Съели и старуху.
Так-то пробегали медведь с волком целое лето. Настает зима.
Давай, - говорит волк, - заляжем в берлогу; ты полезай дальше, а я спереди лягу. Когда найдут на нас охотники, то меня первого застрелят, а ты смотри: как меня убьют да начнут шкуру сдирать, выскочи из берлоги, да через шкуру мою переметнись, - и станешь опять человеком.
Вот лежат медведь с волком в берлоге; набрели на них охотники, застрелили волка и стали с него шкуру снимать. А медведь как выскочит из берлоги да кувырком через волчью шкуру... и полетел старик с полатей вниз головой.
Ой, ой! - завопил старый, - всю спинушку себе отбил.
Старуха перепугалась и вскочила.
Что ты, что с тобой, родимый? Отчего упал, кажись, и пьян не был!
Как отчего? - говорил старик, - да ты, видно, ничего не знаешь!
И стал старик рассказывать: мы-де с солдатом зверьем были; он волком, я медведем; лето целое пробегали, лошадушку нашу съели и тебя, старуха, съели. Взялась тут старуха за бока и ну хохотать.
Да вы, - говорит, - оба уже с час вместе на полатях во всю мочь храпите, а я всё сидела да пряла.
Больно расшибся старик: перестал он с тех пор до полуночи сказки слушать.
Биш ка
"А ну-ка, Бишка, прочти, что в книжке написано!"
Понюхала собачка книжку, да и прочь пошла. "Не мое, - говорит, - дело книги читать; я дом стерегу, по ночам не сплю, лаю, воров да волков пугаю, на охоту хожу, зайку слежу, уточек ищу, поноску тащу - будет с меня и этого".
Храбра я собака
Собака, что лаешь?
Волков пугаю.
Собака, что хвост поджала?
Волков боюсь.
Мышк и
Собрались мышки у своей норки, старые и малые. Глазки у них черненькие, лапки у них маленькие, остренькие зубки, серенькие шубки, ушки кверху торчат, хвостища по земле волочатся. Собрались мышки, подпольные воровки, думушку думают, совет держат: "Как бы нам, мышкам, сухарь в норку протащить?" Ох, берегитесь мышки! Ваш приятель, Вася, недалеко. Он вас очень любит, лапкой приголубит; хвостик вам помнет, шубочки вам порвет.
Коз ел
Идет козел мохнатый, идет бородатый, рожищами помахивает, бородищей потряхивает, копытками постукивает, идет, блеет, коз и козляток зовет. А козочки с козлятками в сад ушли, травку щиплют, кору гложут, молодые прищепы портят, молочко деткам копят; а козлятки, малые ребятки, молочка насосались, на забор взобрались, рожками передрались.
Погодите, ужо придет бородатый хозяин - всем вам порядок даст!
Лиса и гуси
Пришла однажды лиса на лужок. А на лугу были гуси. Хорошие гуси, жирные. Обрадовалась лиса и говорит:
Вот я сейчас всех вас съем! А гуси говорят:
Ты, лиса, добрая! Ты, лиса, хорошая, не ешь, пожалей нас!
Нет! - говорит лиса, - не буду жалеть, всех съем! Что тут делать? Тогда один гусь говорит:
Позволь, лиса, нам песню спеть, а потом ешь нас!
Ну ладно, - говорит лиса, - пойте! Стали гуси все в ряд и запели:
Га-га-га-га!
Га-га-га-га-га!
Они и теперь поют, а лиса ждет, когда они кончат.
Петушок с семьей
Ходит по двору петушок: на голове красный гребешок, под носом красная бородка. Нос у Пети долотцом, хвост у Пети колесцом, на хвосте узоры, на ногах шпоры. Лапами Петя кучу разгребает, курочек с цыплятами созывает:
Курочки-хохлатушки! Хлопотуньи-хозяюшки! Пестренькие-рябенькие, черненькие-беленькие! Собирайтесь с цыплятками, с малыми ребятками: я вам зернышко припас!
Курочки с цыплятами собрались, разкудахталися; зернышком не поделились, передрались.
Петя-петушок беспорядков не любит - сейчас семью помирил: ту за хохол, того за вихор, сам зернышко съел, на плетень взлетел, крыльями замахал, во все горло заорал: "Ку-ка-ре-ку!"
Коровка
Некрасива корова, да молочко дает. Лоб у нее широк, уши в сторону; во рту зубов недочет, зато рожища большие; хребет - острием, хвост - помелом, бока оттопырились, копыта двойные. Она травушку рвет, жвачку жует, пойло пьет, мычит и ревет, хозяйку зовет: "Выходи, хозяюшка; выноси подойничек, чистый утиральничек! Я деточкам молочка принесла, густых сливочек".
Лиса Пат рикеевна
У кумушки-лисы зубушки остры, рыльце тоненькое, ушки на макушке, хвостик на отлете, шубка тепленькая.
Хорошо кума принаряжена: шерсть пушистая, золотистая; на груди жилет, а на шее белый галстучек.
Ходит лиса тихохонько, к земле пригинается, будто кланяется; свой пушистый хвост носит бережно, смотрит ласково, улыбается, зубки белые показывает.
Роет норы, умница, глубокие; много ходов в них и выходов, кладовые есть, есть и спаленки, мягкой травушкой полы выстланы. Всем бы лисонька хороша была хозяюшка, да разбойница-лиса - хитрая: любит курочек, любит уточек, свернет шею гусю жирному, не помилует и кролика.
Воро на и рак
Летела ворона над озером; смотрит - рак ползет: цап его! Села на вербу и думает закусить. Видит рак, что приходится пропадать, и говорит:
Ай, ворона! ворона! знал я твоего отца и мать, что за славные были птицы!
Угу! - говорит ворона, не раскрывая рта.
И сестер и братьев твоих знал - отличные были птицы!
Угу! - опять говорит ворона.
Да хоть хорошие были птицы, а все же далеко до тебя.
Ara! - крикнула ворона во весь рот и уронила Рака в воду.
Умей обождать
Жили-были себе брат да сестра, петушок да курочка. Побежал петушок в сад и стал клевать зеленехонькую смородину, а курочка и говорит ему: "Не ешь, Петя! Обожди, пока смородина поспеет". Петушок не послушался, клевал да клевал, и наклевался так, что насилу домой добрел. "Ох! - кричит петушок,- беда моя! Больно, сестрица, больно!" Напоила курочка петушка мятой, приложила горчичник - и прошло.
Выздоровел петушок и пошел в поле: бегал, прыгал, разгорелся, вспотел и побежал к ручью пить холодную воду; а курочка ему кричит:
Не пей, Петя, обожди, пока простынешь.
Не послушался петушок, напился холодной воды - и тут его стала бить лихорадка: насилу домой курочка довела. Побежала курочка за доктором, прописал доктор Пете горького лекарства, и долго пролежал петушок в постели.
Выздоровел петушок к зиме и видит, что речка ледком покрылась; захотелось петушку на коньках покататься; а курочка и говорит ему: "Ох, обожди, Петя! Дай реке совсем замерзнуть; теперь еще лед очень тонок, утонешь". Не послушался петушок сестрицы: покатился по льду; лед проломился, и петушок - бултых в воду! Только петушка и видели.
Васька
Котичек-коток - серенький лобок. Ласков Вася, да хитер; лапки бархатные, коготок остер. У Васютки ушки чутки, усы длинные, шубка шелковая. Ласкается кот, выгибается, хвостиком виляет, глазки закрывает, песенку поет, а попалась мышка - не прогневайся! Глазки-то большие, лапки, что стальные, зубки-то кривые, когти выпускные!
Козлятки и волк
Русская народная сказка в обработке К. Ушинского
Жила-была коза.
Сделала себе коза в лесу избушку и поселилась в ней со своими
козлятами.
Каждый день уходила коза за кормом в бор.
Сама уйдёт, а деткам велит крепко-накрепко запереться и никому дверей
не отпирать.
Воротится коза домой, постучит в двери и запоёт:
"Козлятушки, детятушки,
Отомкнитеся, отопритеся!
Ваша мать пришла,
Молочка принесла.
Я, коза, во бору была,
Ела траву шелковую,
Пила воду студёную;
Бежит молочко по вымечку,
Из вымечка по копытечкам,
А с копытечек во сыру землю".
Козлятки услышат мать и отопрут ей двери.
Она покормит их и опять уйдёт пастись.
Подслушал козу волк и, когда коза ушла, подошёл к дверям избушки и
"Вы, детушки, вы, батюшки,
Отопритеся, отворитеся!
Ваша мать пришла,
Молока принесла...
Полны копытцы водицы!"
Козлятки выслушали волка и говорят: "Слышим, слышим! Не матушкиным
дверей волку.
Волк так и ушёл несолоно хлебавши.
Пришла мать и похвалила деток, что её послушались: "Умницы вы,
деточки, что не отпёрли волку, а то бы он вас съел".
_________________________________________________________________________
Константин Дмитриевич Ушинский (1824 - 1870) - русский педагог, основоположник научной педагогики в России. Он является литературным деятелем, талантливым писателем, автором многих педагогических и литературно-художественных произведений: стихотворений, рассказов, басен, очерков, рецензий, критико-библиографических публикаций. Ушинский сотрудничал во многих журналах, в том числе в «Современнике» - самом прогрессивном журнале того времени.
Отличное знание состояния теории воспитания и практической работы школы, глубокий анализ истории развития взглядов на цели и задачи воспитания, широкая ориентация в достижениях современной ему научной мысли (в различных областях знания) позволили ему создать многочисленные труды, отвечающие самым насущным потребностям русской школы, и выдвинуть ряд научных положений, имеющих непреходящую ценность. Его труды, в особенности его учебные книги «Детский мир» и «Родное слово», пользовались огромной популярностью
Жанр и тематика литературных произведений К.Д. Ушинского многообразны и разнохарактерны. Особо из них выделяются художественные произведения для детей, интересные и содержательные для начинающих читателей. Ясным, простым языком написаны статьи, знакомящие детей с естествознанием, с природой, с бытовыми, жизненными вопросами.
ГУСИ И ЖУРАВЛИ
Гуси и журавли паслись вместе на лугу. Вдали показались охотники. Лёгкие журавли снялись и улетели, а тяжёлые гуси остались и были перебиты.
НЕ ЛАДНО СКРОЕН, ДА КРЕПКО СШИТ
Беленький, гладенький зайчик сказал ежу:
— Какое у тебя, братец, некрасивое, колючее платье!
— Правда, — отвечал ёж, — но мои колючки спасают меня от зубов собаки и волка; служит ли тебе так же твоя хорошенькая шкурка?
Зайчик вместо ответа только вздохнул.
КУКУШЕЧКА
Серая кукушка — бездомная ленивица: гнезда не вьёт, в чужие гнёзда яички кладёт, своих кукушат на выкорм отдаёт, да ещё и подсмеивается, перед муженьком хвалится: — — Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Погляди-ка, муженёк, как я овсянке на радость яичко снесла.
А хвостатый муженёк, на берёзе сидючи, хвост развернул, крылья опустил, шею вытянул, из стороны в сторону покачивается, года высчитывает, глупых людей обсчитывает.
ДЯТЕЛ
Тук-тук-тук! В глухом лесу на сосне чёрный дятел плотничает. Лапками цепляется, хвостиком упирается, носом постукивает, — мурашей да козявок из-за коры выпугивает; кругом ствола обежит, никого не проглядит.
Испугалися мураши: — Эти-де порядки не хороши! Со страху корячутся, за корою прячутся — не хотят вон идти.
— Эти-де порядки не хороши! Со страху корячутся, за корою прячутся — не хотят вон идти.
Тук-тук-тук! Чёрный дятел стучит носом, кору долбит, длинный язык в дыры запускает; мурашей, словно рыбку, таскает.
ЛАСТОЧКА
Ласточка-касаточка покою не знала, день-деньской летала, соломку таскала, глинкой лепила, гнёздышко вила. Свила себе гнёздышко: яички носила. Нанесла яичек: с яичек не сходит, деток поджидает. Высидела детушек: детки пищат, кушать хотят.
Ласточка-касаточка день-деньской летает, покою не знает: ловит мошек, кормит крошек. Придёт пора неминучая, детки оперятся, все врозь разлетятся, за синие моря, за тёмные леса, за высокие горы.
Ласточка-касаточка не знает покою: день-деньской всё рыщет — милых деток ищет.
ОРЁЛ
Орёл сизокрылый всем птицам царь. Вьёт он гнёзда на скалах да на старых дубах; летает высоко, видит далёко, на солнце не мигаючи смотрит. Нос у орла серпом, когти крючком; крылья длинные; грудь навыкат — молодецкая. В облаках орёл носится: добычу сверху высматривает. Налетит он на утку шилохвостую, на гуся краснолапого, на кукушку-обманщицу, — только пёрушки посыплются…
ЛИСА ПАТРИКЕЕВНА
У кумушки-лисы зубушки остры, рыльце тоненькое; ушки на макушке, хвостик на отлёте, шубка тёпленькая.
Хорошо кума принаряжена: шерсть пушистая, золотистая; на груди жилет, а на шее белый галстучек.
Ходит лиса тихохонько, к земле пригибается, будто кланяется; свой пушистый хвост носит бережно; смотрит ласково, улыбается, зубки белые показывает.
Роет норы, умница, глубокие: много входов в них и выходов, кладовые есть, есть и спаленки; мягкой травушкой полы выстланы.
Всем бы лисонька хороша была, хозяюшка… да разбойница лиса, постница: любит курочек, любит уточек, свернёт шею гусю жирному, не помилует и кролика.
ЖАЛОБЫ ЗАЙКИ
Растужился, расплакался серенький зайка, под кустиком сидючи; плачет, приговаривает: — Нет на свете доли хуже моей, серенького зайки! И кто только не точит зубов на меня? Охотники, собаки, волк, лиса и хищная птица; кривоносый ястреб, пучеглазая сова; даже глупая ворона и та таскает своими кривыми лапами моих милых детушек — сереньких зайчат…
Отовсюду грозит мне беда; а защищаться-то нечем: лазить на дерево, как белка, я не могу; рыть нор, как кролик, не умею. Правда, зубки мои исправно грызут капустку и кору гложут, да укусить смелости не хватает…
Бегать я таки мастер и прыгаю недурно; но хорошо, если придётся бежать по ровному полю или на гору, а как под гору —
— то и пойдёшь кувырком через голову: передние ноги не доросли.
Всё бы ещё можно жить на свете, если б не трусость негодная. Заслышишь шорох, — уши подымутся, сердчишко забьётся, невзвидишь света, пырскнешь из куста, — да и угодишь прямо в тенёта или охотнику под ноги… Ох, плохо мне, серенькому зайке! Хитришь, по кустикам прячешься, по закочками слоняешься, следы путаешь; а рано или поздно беды не миновать: и потащит меня кухарка на кухню за длинные уши…
Одно только и есть у меня утешение, что хвостик коротенький: собаке схватить не за что. Будь у меня такой хвостище, как у лисицы, куда бы мне с ним деваться? Тогда бы, кажется, пошёл и утопился.
УЧЕНЫЙ МЕДВЕДЬ
— Дети! Дети! — кричала няня. — Идите медведя смотреть. Выбежали дети на крыльцо, а там уже много народу собралось. Нижегородский мужик, с большим колом в руках, держит на цепи медведя, а мальчик приготовился в барабан бить.
— А ну-ка, Миша, — говорит нижегородец, дёргая медведя цепью, — встань, подымись, с боку на бок перевались, честным господам поклонись и молодкам покажись.
Заревел медведь, нехотя поднялся на задние лапы, с ноги на ногу переваливается, направо, налево раскланивается.
— А ну-ка, Мишенька, — продолжает нижегородец,— покажи, как малые ребятишки горох воруют: где сухо — на брюхе, а мокренько — на коленочках.
И пополз Мишка: на брюхо припадает, лапой загребает, будто горох дёргает.
— А ну-ка, Мишенька, покажи, как бабы на работу идут.
Идёт медведь, нейдёт; назад оглядывается, лапой за ухом скребёт. Несколько раз медведь показывал досаду, ревел, не хотел вставать; но железное кольцо цепи, продетое в губу, и кол в руках хозяина заставляли бедного зверя повиноваться.
Когда медведь переделал все свои штуки, нижегородец сказал:
— А ну-ка, Миша, теперича с ноги на ногу перевались, честным господам поклонись, да не ленись — да пониже поклонись! Потешь господ и за шапку берись: хлеб положат, так съешь, а деньги, так ко мне вернись.
И пошёл медведь, с шапкой в передних лапах, обходить зрителей. Дети положили гривенник; но им было жаль бедного Миши: из губы, продетой кольцом, сочилась кровь…
ОРЕЛ И ВОРОНА
Жила-была на Руси ворона — с няньками, с мамками, с малыми детками, с ближними соседками. Прилетели из дальних стран гуси, лебеди, нанесли яиц; а ворона стала их обижать, стала яички у них таскать.
Случилось сычу мимо лететь, и видит он, что ворона птиц обижает, полетел и сказал орлу: — Батюшка, сизый орёл! Дай нам праведный суд на воровку ворону.
Сизый орёл послал за вороной лёгкого посла, воробья. Воробей полетел, захватил ворону; она было упираться, а он давай её пинками и поволок-таки к орлу.
Вот стал орёл ворону судить:
— Ах ты, воровка ворона, глупая голова! Про тебя говорят, что ты на чужое добро рот разеваешь: у больших птиц яйца таскаешь.
Это всё слепой сыч, старый хрыч, про меня наврал.
— Про тебя сказывают, — говорит орёл, — что выйдет мужик сеять, а ты выскочишь со всем своим содомом — и ну его семена разгребать.
— Напраслина, батюшка, сизый орёл, напраслина!
— Да ещё сказывают: станут бабы снопы класть, а ты со всем своим содомом выскочишь — и ну снопы ворошить.
— Напраслина, батюшка, сизый орёл, напраслина!
Осудил орёл ворону в острог посадить.
ЛИСА И КОЗЕЛ
Бежала лиса, на ворон зазевалась, — попала в колодец. Воды в колодце было немного: утонуть нельзя, да и выскочить тоже. Сидит лиса, горюет.
Идет козёл, умная голова; идёт, бородищей трясёт, рожищами мотает; заглянул, от нечего делать, в колодец, увидел там лису и спрашивает:
— Что ты там, лисонька, поделываешь?
— Отдыхаю, голубчик, — отвечает лиса. — Там наверху жарко, так я сюда забралась. Уж как здесь прохладно да хорошо! Водицы холодненькой — сколько хочешь.
А козлу давно пить хочется.
— Хороша ли вода-то? — спрашивает козёл.
— Отличная! — отвечает лиса. — Чистая, холодная! Прыгай сюда, коли хочешь; здесь обоим нам место будет.
Прыгнул сдуру козёл, чуть лисы не задавил, а она ему:
— Эх, бородатый дурень! И прыгнуть-то не умел — всю обрызгал.
Вскочила лиса козлу на спину, со спины на рога, да и вон из колодца. Чуть было не пропал козёл с голоду в колодце; насилу-то его отыскали и за рога вытащили.
ПЕТУХ ДА СОБАКА
Жил старичок со старушкой, и жили они в большой бедности. Всех животов у них только и было, что петух и собака, да и тех они плохо кормили. Вот собака и говорит петуху:
— Давай, брат Петька, уйдём в лес: здесь нам житьё плохое.
— Уйдём, — говорит петух, — хуже не будет.
Вот и пошли они куда глаза глядят. Пробродили целый день; стало смеркаться — пора на ночлег приставать. Сошли они с дороги в лес и выбрали большое дуплистое дерево. Петух взлетел на сук, собака залезла в дупло и — заснули.
Утром, только что заря стала заниматься, петух и закричал: "Ку-ку-ре-ку!" Услыхала петуха лиса; захотелось ей петушьим мясом полакомиться. Вот она подошла к дереву и стала петуха расхваливать:
— Вот петух так петух! Такой птицы я никогда не видывала: и пёрышки-то какие красивые, и гребень-то какой красный, и голос-то какой звонкий! Слети ко мне, красавчик.
— А за каким делом? — спрашивает петух.
— Пойдём ко мне в гости: у меня сегодня новоселье, и про тебя много горошку припасено.
— Хорошо, — говорит петух, — только мне одному идти никак нельзя: со мной товарищ. "Вот какое счастье привалило! — подумала лиса. — Вместо одного петуха будет два".
— Где же твой товарищ? — спрашивает она петуха. — Я и его в гости позову.
— Там, в дупле ночует, — отвечает петух.
Лиса кинулась в дупло, а собака её за морду — цап!.. Поймала и разорвала лису.
ЧЕТЫРЕ ЖЕЛАНИЯ.
Митя накатался на саночках с ледяной горы и на коньках по замёрзшей
реке, прибежал домой румяный, весёлый и говорит отцу:
— Уж как весело зимой! Я бы хотел, чтобы всё зима была.
— Запиши твоё желание в мою карманную книжку, — сказал отец.
Митя записал.
Пришла весна. Митя вволю набегался за пёстрыми бабочками по зелёному
лугу, нарвал цветов, прибежал к отцу и говорит:
— Что за прелесть эта весна! Я бы желал, чтобы всё весна была.
Отец опять вынул книжку и приказал Мите записать своё желание.
Настало лето. Митя с отцом отправились на сенокос. Весь длинный день
веселился мальчик: ловил рыбу, набрал ягод, кувыркался в душистом сене, а
вечером сказал отцу:
— Вот уж сегодня я повеселился вволю! Я бы желал, чтобы лету конца не
было.
И это желание Мити было записано в ту же книжку.
Наступила осень. В саду собирали плоды — румяные яблоки и жёлтые груши.
Митя был в восторге и говорил отцу:
— Осень лучше всех времён года!
Тогда отец вынул свою записную книжку и показал мальчику, что он то же
самое говорил и о весне, и о зиме, и о лете.
КАК РУБАШКА В ПОЛЕ ВЫРОСЛА
Видела Таня, как отец её горстями разбрасывал по полю маленькие
блестящие зёрна, и спрашивает:
— Что ты, тятя, делаешь?
— А вот сею ленок, дочка; вырастет рубашка тебе и Васютке.
Задумалась Таня: никогда она не видела, чтобы рубашки в поле росли.
Недели через две покрылась полоска зелёной шелковистой травкой и
подумала Таня: "Хорошо, если бы у меня была такая рубашечка".
Раза два мать и сёстры Тани приходили полоску полоть и всякий раз
говорили девочке:
— Славная у тебя рубашечка будет!
Прошло ещё несколько недель: травка на полоске поднялась, и на ней
показались голубые цветочки.
"У братца Васи такие глазки, — подумала Таня, — но рубашечек таких я ни
на ком не видала".
Когда цветочки опали, то на место их показались зелёные головки. Когда
головки забурели и подсохли, мать и сёстры Тани повыдергали весь лён с
корнем, навязали снопиков и поставили их на поле просохнуть.
Когда лён просох, то стали у него головки отрезывать, а потом потопили
в речке безголовые пучки и ещё камнем сверху завалили, чтобы не всплыл.
Печально смотрела Таня, как её рубашечку топят; а сёстры тут ей опять
сказали:
— Славная у тебя, Таня, рубашечка будет.
Недели через две вынули лён из речки, просушили и стали колотить,
сначала доской на гумне, потом трепалом на дворе, так что от бедного льна
летела кострика во все стороны. Вытрепавши, стали лён чесать железным
гребнем, пока не сделался мягким и шелковистым.
— Славная у тебя рубашка будет, — опять сказали Тане сёстры. Но Таня
подумала:
"Где же тут рубашка? Это похоже на волоски Васи, а не на рубашку".
Настали длинные зимние вечера. Сёстры Тани надели лён на гребни и стали
из него нитки прясть.
"Это нитки, — думает Таня, — а где же рубашечка?"
Прошли зима, весна и лето, настала осень. Отец установил в избе кросна,
натянул на них основу и начал ткать. Забегал проворно челнок между нитками,
и тут уж Таня сама увидала, что из ниток выходит холст.
Когда холст был готов, стали его на морозе морозить, по снегу
расстилать, а весной расстилали его по траве, на солнышке, и взбрызгивали
водой. Сделался холст из серого белым, как кипень.
Настала опять зима. Накроила из холста мать рубашек; принялись сёстры
рубашки шить и к рождеству надели на Таню и Васю новые белые как снег
рубашечки.
ПЛУТИШКА КОТ
Жили-были на одном дворе кот, козёл да баран. Жили они дружно: сена клок и тот пополам; а коли вилы в бок, так одному коту Ваське. Он такой вор и разбойник: где что плохо лежит, туда и глядит.
Вот идёт раз котишко-мурлышко, серый лобишко, идёт да таково жалостно плачет. Спрашивают кота козёл да баран:
— Котик-коток, серенький лобок! О чём ты плачешь, на трёх ногах скачешь? Отвечает им Вася:
— Как мне не плакать! Била меня баба, била; уши выдирала, ноги поломала, да ещё и удавку на меня припасала.
— А за что же на тебя такая беда пришла? — спрашивают козёл да баран.
— Эх-эх! За то, что нечаянно сметанку слизал.
— Поделом вору и мука, — говорит козёл, — не воруй сметаны!
А кот опять плачет:
— Била меня баба, била; била — приговаривала: придёт ко мне зять, где сметаны будет взять? Поневоле придётся козла да барана резать. Заревели тут козёл да баран:
— Ах ты, серый ты кот, бестолковый твой лоб! За что ты нас-то сгубил?
Стали они судить да рядить, как бы им беды великой избыть, — и порешили тут же: всем троим бежать. Подстерегли, как хозяйка не затворила ворот, и ушли.
Долго бежали кот, козёл да баран по долам, по горам, по сыпучим пескам; приустали и порешили заночевать на скошенном лугу; а, на том лугу стога, что города, стоят.
Ночь была тёмная, холодная: где огня добыть? А котишка-мурлышка уж достал берёсты, обернул козлу рога и велел ему с бараном лбами стукнуться. Стукнулись козёл с бараном, искры из глаз посыпались: берёсточка так и запылала.
— Ладно, — молвил серый кот, — теперь обогреемся! — да недолго думавши и зажёг целый стог сена.
Не успели они ещё порядком обогреться, как жалует к ним незваный гость — мужичок-серячок, Михайло Потапыч Топтыгин.
— Пустите, — говорит, — братцы, обогреться да отдохнуть; что-то мне неможется.
— Добро пожаловать, мужичок-серячок! — говорит котик. — Откуда идёшь?
— Ходил на пчельник, — говорит медведь, — пчёлок проведать, подрался с мужиками, оттого и хворость прикинулась.
Вот стали они все вместе ночку коротать: козёл да баран у огня, мурлышка на стог влез, а медведь под стог забился. Заснул медведь; козёл да баран дремлют; один мурлыка не спит и всё видит.
И видит он: идут семь волков серых, а один — белый. И прямо к огню.
— Фу-фу! Что за народ такой! — говорит белый волк козлу да барану. — Давай-ка силу пробовать. Заблеяли тут со страху козёл да баран; а котишка, серый лобишка, повёл такую речь:
— Ах ты, белый волк, над волками князь! Не гневи ты нашего старшего: он, помилуй бог, сердит! Как расходится — никому несдобровать. Аль не видишь его бороды: в ней-то и вся сила; бородой он всех зверей побивает, рогами только кожу снимает. Лучше подойдите да честью попросите: хотим-де поиграть с твоим меньшим братцем, что под стогом спит.
Волки на том козлу кланялись; обступили Мишу и ну заигрывать. Вот Миша крепился-крепился, да как хватит на каждую лапу по волку, так и запели они Лазаря. Еле живы выбрались волки из-под стога и, поджав хвосты, — давай бог ноги!
Козёл же да баран, пока медведь с волками расправлялся, подхватили мурлышку на спину и поскорее домой:
— Полно, говорят, без пути таскаться, ещё не такую беду наживём.
А старик и старушка были рады-радёхоньки, что козёл с бараном домой воротились; а котишку-мурлышку ещё за плутни и выдрали.